Мистические Истории

Хочу представить Вашему вниманию не выдуманную мистическую историю, а есть ли в ней мистика, решать читателю. Данную историю мне рассказал друг, которого я не видел приблизительно лет этак десять.
Как полагается после продолжительных и бурных приветствий, мы зашли ко мне домой и расположились на кухне. Наш диалог, насыщенный приятными воспоминаниями из сентиментально-ностальгической фазы плавно перешел к следующей — рюмочно-риторической. Виски позволило более детально обсудить всех и вся: работу, сокурсников, семью, политику и многое другое. И, как обычно бывает в подобных ситуациях, мы заговорили о том, о чем не расскажешь даже самым близким людям.
Надо заметить, что мой друг (назовем его Игорь), человек крайне застенчивый, скрытный и, к сожалению, чрезмерно закомплексованный. Хотя осуждать его я не смею. Скорее, жалею. Дело в том, что он страдает заиканием. Как вы понимаете, этот врожденный недостаток не мог не стать объектом насмешек окружающих, особенно, в школе. С первого класса мне приходилось с ним развешивать тумаки не чутким к чужой беде ровесникам. Видимо из чувства благодарности, Игорек прикипел ко мне всем сердцем, что, впрочем, было взаимно. Каково же было мое удивление, когда мой друг, опрокинув последнюю рюмку заявил:

— А знаешь, я ведь не всегда заикался!

— Как так? ты ведь с первого класса вроде…

— Вовсе нет. Со мной произошел один случай… тогда я…

Мне на минуту показалось, что Игорь разрыдается. Что-то его мучило, заставляя морщиться и сбивчиво говорить. Однако он сделал над собой усилие и продолжил.

— Я никому этого не рассказывал, а тебе — расскажу. Я не знаю, когда мы еще с тобой встретимся, но зная одно, — ты всегда останешься моим по-настоящему единственным другом, которому я могу открыться. Просто не все можно открыть жене, родителям, товарищам… Это случилось, когда мне было шесть лет. Мои родители строили дом тогда, и на меня им просто не хватало времени. Тогда ведь, сам понимаешь, не было строительных компаний, как сегодня, строительный материал был дефицитом, причем дорогостоящим. Надо было руководить застройкой и постоянно пребывать на участке. Видел я отца и мать исключительно рано утром и вечером, после того, как они забирали меня… у тети Люды — лицо моего собеседника побледнело, а дыхание участилось.

— Игорек, ты чего так разволновался-то? Может не стоит…

— Стоит! Знаешь, у каждого человека настает день, когда ему надо примириться со своим прошлым, дабы изменить будущее.
Так вот, та тетя Люда была близкой подругой моей мамы. Она была очень обходительной, отзывчивой и доброжелательной женщиной. Меня часто оставляли у нее на целый день. Она водила меня на прогулку, ухаживала, да и в целом относилась ко мне как родная мать. Наверное, причиной такого расположения ко мне еще было то, что ее родной сын — Алексей, нашел работу в Москве, женился и навещал мать довольно редко. Поначалу я очень любил оставаться у тети Люды. Конфеты, варенье, игры, прогулки стали неотъемлемой частью моего беззаботного детства. И она меня действительно любила, прикипела всем сердцем. Но как-то, ни с того ни с сего, мне стало страшно оставаться у нее. Не знаю даже почему.
После прогулки она укладывала меня спать в Лешиной комнате. Мне всегда там было уютно, и засыпал я довольно быстро, отвернувшись лицом к спинке дивана. Но как-то раз меня разбудил этот звук…

После этих слов Игорь замолчал. Его побледневшее лицо свидетельствовало о вернувшихся воспоминаниях того злополучного дня. Спустя несколько минут он продолжил.

— Этот звук был похож на мяуканье. Навязчивое, отвратительное, какое-то неестественное мяуканье, но оно не принадлежало кошке. Что-то было в нем фальшивое, ненормальное, что ли. Я не мог понять, как кошка может так громко кричать, что ее слышно на пятом этаже дома. Как только в моей голове пронеслась эта мысль, меня осенило: эта так называемая кошка должна быть прямо за моей спиной! Все бы ничего, но у тети Люды вообще дома не было живности. Она была аллергиком. Судя по звуку, тот, кто его издавал, должен был находиться за моей спиной. Я жутко боялся обернуться. Что-то подсказывало мне не делать этого. Тем не менее, понимая, что тетя Люда дома и мне вроде как бояться нечего, я… Я обернулся.
Увиденное мной меня преследует всю оставшуюся жизнь. Моим глазам представилась тетя Люда. Она стояла на корточках, издавая этот противоестественный для человека звук. Ее лицо… Нет, знаешь, это было не лицо! Это была отвратительная гримаса. На меня уставились выпученные глаза, из перекошенного рта текли слюни, хлюпающие в такт страшной какофонии. При этом она отвратительно щелкала зубами и раскачивалась из стороны в сторону. Ее неестественно вывернутые ладони располагались прямо возле подушки… Эта отвратительная рожа не могла быть лицом той самой тети Люды, которая нянчилась со мной каждый день. Я онемел от ужаса. Хотелось орать, но я не мог сделать даже это. Она же, еще ближе приблизившись к моему лицу, стала шипеть. Я смог разобрать лишь: «Игоряшшшшша… есть… дитяяяя… со мной…». Что было после, я не помню, поскольку потерял сознание. Видимо, мой детский организм, испытавший колоссальный стресс, просто включил функцию единственно приемлемой на тот момент защиты.

Игорь долил в рюмку остатки содержимого бутылки, выпил и, явно желая закончить рассказ, сказал:

— Когда очнулся, то решил, что все это мне приснилось. Вскочив с дивана, я опрометью бросился к двери, но заглянув в ее комнату, вновь испытал шок. Она продолжала стоять на четвереньках возле своей постели, шипеть и нюхать пол. Мне ничего не оставалось, кроме как бесшумно вернуться в кровать. На мое счастье, она не заползла в лешину комнату. И где-то через полчаса раздался долгожданный звонок в дверь. Это пришли мои родители. Когда отец вошел в комнату, я бросился ему на шею, и у меня началась истерика. Не помню, что я кричал. Тетя Люда бегала вокруг меня и родителей, причитала и бубнила о том, что мне приснился страшный сон. Меня отвезли в больницу, где поставили диагноз «нервный срыв». Надо дать должное моим родителям — они никогда меня больше не отвозили к тете Люде. За что я им очень благодарен.